23 апреля 2014 г., Живая Вера Медиа
В 1943 году, когда Франция была под оккупацией гитлеровцев, французский драматург и режиссёр Жан Ануй перенёс действие из древней Греции в оккупированную немцами Францию.
И вместо основной идеи Софокла о сражении между законом и человеческой честью возникло действие, призывающее французов бороться против фашисткой оккупации. В общем, как бы идея Софокла не исчезла совсем, но наполнилось патриотическим духом. И вот, в апреле этого года, известный русско-американский режиссёр и театральный русский педагог Андрей Малаев-Бабель по этой французской интерпретации поставил спектакль в американской Флориде. В популярном театре Асоло играли студенты Андрея Малаева-Бабеля из театрального отделения Флоридского университета, в том числе, необычайно одарённый Брайан Оуэн в роли царя Креонта.
Давным-давно в Афинах говорили: «Выше всего в жизни людской — закон, но неписаный закон — выше писаного». Неписаный закон — вечен, он дан природой, на нем держится всякое человеческое общество: он велит чтить богов, любить родных, жалеть слабых. Писаный закон — в каждом государстве свой, он установлен людьми, он не вечен, его можно издать и отменить». Вот о том, что неписаный закон выше писаного, сочинил трагедию «Антигона» великий афинянин Софокл.
Итак, выразителем и исполнителем Закона как в оригинальной пьесе так и в интерпретированном варианте становится царь Креонт, а Антигона, дочь погибшего мученика и царя Эдипа, становится глашатаем борьбы за справедливость и благородство по отношению к людям.
Как и положено в греческих трагедиях, в конце пьесы почти все положительные герои, в том числе и Антигона кончают жизнь самоубийством, остаётся один раскаявшийся Креонт, слишком поздно помиловавший всех, так как герои успели спешно закончить счёты с жизнью. Креонт оплакивает себя, своих родных и свою вину, и хор вторит ему, как раньше вторил Антигоне: «Мудрость — высшее благо, гордыня — худший грех, спесь — спесивцу казнь, и под старость она неразумного разуму учит». Этими словами заканчивается трагедия. Причём её конец идентичен, как в древнем греческом тексте, так и в современном парафразе пьесы.
Вспоминается постановка этой трагедии Юрием Любимовым в театре на Таганке, в 1996 году. Любимов по обыкновению здорово переделал пьесу, вставил в неё из Библии «Песнь Песней», которая позволила ему переставить смысловые акценты трагедии, и вместо изначальной линии, борьбы Антигоны с Креонтом, получилась другая сюжетная линия, которую коротко можно назвать несколько лицемерным торжеством Вечной Любви. Замечательная концепция, но к Софоклу как-то прямо не относящаяся.
Тут следует напомнить, что Андрей Малаев-Бабель, внук знаменитого писателя Исаака Бабеля, автора “Одесских рассказов” с их героем Беней Криком, и эпохальной “Конармии”. Конечно, знаменитый дед достаточно эффективно повлиял на творческие гены внука. И несомненно, режиссёру хорошую службу сослужило невероятное сочетание в его жизни: учёба в знаменитом Щукинском театральном училище, преподавательский опыт работы в нескольких университетах США, и ценная практика режиссёрского служения в американских театрах. Он ставил пьесы и инсценировки произведений многих великих писателей мира: «Фауст» Гёте, «Дон Кихот» Сервантеса, Чехова «Чайка», Нила Саймона «Добрый доктор», «Мнимый больной» Мольера, Гоголя «Мёртвые души», Достоевского «Идиот», «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы» .»
Не думаю, что трагедия Софокла во французской интерпретации была его особым творческим стремлением. Скорее, эта пьеса входила в обязательную программу магистратуры университета Флориды, как дань классике. Тем не менее Малаев-Бабель, при среднем уровне актёров (за исключением Брайана Оуэна) сумел найти в интерпретации пьесы неуловимые сюрреалистические особенности, французские тона и краски, не заглушив пафос греческой трагедии. Причём, два часа театрального действия без перерыва, превратились в динамичный захватывающий процесс. Когда-то я смотрел в американском театре поставленную тем же Юрием Любимовым пьесу «Братья Карамазовы». И тоже дивился, как он смог со средними актёрами, говорящими на чужом языке, добиться мощного динамичного действия со всполохами достоевского отчаяния, звучащего на английском языке. Я это к тому, что теперь удивлялся чутью и умению Бабеля внушить актёрам те нужные интонации, позволившие в общем актёрском порыве создать единую стремительную динамику спектакля.
О неожиданно блистательной игре Брайана Оуэна надо сказать особо. Актёр создал такой образ блюстителя законов, такой интернациональный образ правителя, верящего в необходимость соблюдения закона, что я занёс бы его игру в почётный список театрального мастерства. А когда он в конце спектакля выходит с окровавленными руками и смотрит на них — желваки, безумные глаза, страшно звучащие слова — я мгновенно вспомнил героев Достоевского. Да, страсти Фёдора Михайловича иногда переходят в пьесы иностранных драм, и даже в древнего Софокла, если пьесу ставит российский режиссёр.
Конечно, надо отметить старания всех актёров, особенно исполнительницы роли Антигоны Эндрии Аднофф. В ней было много достоинств: преображение, харизма, напряжение, но не хватало той блистательности, которая необходима актрисам, играющих главные роли. Хотя, девочка -студентка старалась быть умопомрочительно достоверной. А блистательность? Это уж, удел зрелого мастерства или особого таланта. И ещё, конечно, Оливия Вильямсон, одна заменяла греческий хор, и произносила значительные греческие философские мудрости так мягко, так напевно и чисто, что зрители без сомнения ей верили и восхищались.
И вот что ещё. Хотя Софокл представитель античного века, когда только появились первые христиане, но в мыслях и поступках Антигоны отразилась наступающая христианская эпоха, в частности: желание возлюбить своего ближнего, и жертвовать своей жизнью, во имя его спасения. Недаром, при всей спорности своего заявления, один из отцов христианской церкви епископ Климент Александрийский (прибл. 150—215 гг.) утверждал, что через греческую философию человечество подготовлялось к восприятию христианства.
С радостью прочитал, что следующая постановка Малаева-Бабеля — “Вишнёвый сад” Чехова. Нетрудно догадаться, что пьеса ставится по горячему желанию режиссёра. Так оно и оказалось. Я спросил у Малаева — Бабеля: Чего нам ждать от этой постановки? Фантазируя, я представлял себе, что он ответит приблизительно так:
Американские театралы, режиссёры, актёры к Чехову относятся с трепетом и нежностью. Также не забудьте, что в Америке жил и работал брат Чехова, знаменитый режиссёр Михаил Чехов. Он во многом открыл американцам своего гениального брата. А «Вишнёвый сад» – это отражение мира. Все тоскуют по свободе и мечтают о новой полезной жизни для Бога и людей. В наш век войн и конфликтов, каждому народу нужно об этой мечте напоминать.
Но Малаев-Бабель ответил несколько по-другому: «Чехов, после Шекспира, самый репертуарный драматург в мире. Многие выдающиеся режиссёры, как например Питер Брук, считают, что кроме Чехова и Шекспира вообще ни с какими драматургами не стоит возиться — настолько они уступают этим двум. Я во-многом с этой точкой зрения согласен. К Чехову я подхожу с позиций великого мастера Русского театра, Николая Демидова, театральную школу которого я преподаю и, по мере сил, развиваю. А Демидов считал Чехова трагиком, равным по масштабу Шекспиру. Спектакль «Вишнёвый сад», я надеюсь, будет о том, что любовь и красоту в сегодняшнем мире скоро окончательно вырубят топором, если за них вовремя не заступиться. Более универсальной и актуальной мысли не придумаешь, не правда ли?»
Ну что ж, доживём в Америке до Вишнёвого сада.
И ещё пару слов: В конце пьесы Креонт говорит: “ Да, я теперь совсем один…”. И вот, вопрос к вам, читатели, что лучше: Исполнить закон и остаться одному, или нарушить закон и сохранить чужую жизнь и свою честь?
И ещё, когда мы после спектакля медленно шли к парковке, вдруг, меня неожиданно заполнила тишина, прозрачная, умиротворяющая. Я шёл в ней, пытался понять природу её возникновения, и, кажется, понял: Так всегда становится тихо на душе, когда ты слышишь Божье напоминание, сказанное людьми через искусство.
Михаил Моргулис
