Путь к Богу Владимира Высоцкого

Религия

Владимир Высоцкий, храня в себе генотип многих поколений предков-христиан, прекрасно понимал, что есть мир духовный. И Бога он, несомненно, признавал. Вместе с тем, будучи человеком нецерковным и страстным, отличаясь максимализмом в отношении к жизни, ощущая трагедию жизни и смерти, он мучился и страдал от разрывавших его вековечных проблем, которые безуспешно пытался решить сам, без опоры на христианские законы духовной жизни.

Страшная соцсистема скрыла от него, как и от миллионов других его соотечественников, выстраданную тысячелетней историей России правду о Боге. В потаенных глубинах его сердца, как и у большинства из нас, были перемешаны свет и тьма. Личные грехи то и дело омрачали настроение поэту, внушали мысль о том, что бесполезно уже что-то исправлять в этой жизни, что Бог никому ничего не простит и неминуемо отправит грешника в ад на вечные муки.

Конечно, автор данных строк не влезал в душу поэта и не препарировал ее, но законы развития греха в человеке — одни и те же, и они хорошо известны каждому верующему.

Именно по этой причине я и говорю с большой степенью уверенности, что горькие переживания Высоцкого по поводу своих падений, несомненно, имели место. Наверняка он и неложно каялся в сердце своем, и тайно проливал слезы как из-за собственных ошибок, так и из-за нанесенных ему обид.

«Я видел, наши игры с каждым днем
Все больше походили на бесчинства.
В протоках чистых по ночам тайком
Я отмывался от дневного свинства…»
(«Мой Гамлет»).

Просто он был сильный человек и на публику свои страдания не выносил.

Вместе с этим поэт совершенно не выносил чужой боли – от нее он мучился и метался. Вид больного человека и тем более его кончины неизменно вызывали у него чувство глубочайшего потрясения. Прикровенно за этим, несомненно, стояли тревожное памятование им своей собственной неизбежной смерти и неготовность примириться с ней, признать неотвратимость земного конца.

Любовь или карающее начало Божье

Бог христиан есть Любовь. Однако жизненные суровые реалии, живая память о войне и крови, о страданиях и массовой гибели людей, наконец, впечатления от казни того же Пугачева, переживаемые на сцене всякий раз заново, мешали Высоцкому адекватно воспринять эту высшую реалию. Он живо воспринял Его карающее начало. Может быть, он путал Бога с людьми, которые зачастую ригористически и строго говорят от Его имени, но сами отнюдь не живут по Его заповедям? Так бывает. И в результате у поэта, возможно, возникла мысль о том, что рая ему уже не видать, ибо Бог «не простит» ему его грехов. От этого ощущения в сердце у человека, как правило, образуется обида и горечь, граничащие с отчаянием. Как же так, я мучаюсь, мне так плохо, столько искушений вокруг, сколько зла – как же в одиночку бороться со всем этим? Но я пытаюсь что-то делать и на этом пути падаю, ошибаюсь, грешу. А ведь никто мне при этом не помогает, никто ничего не объясняет, и суть вещей остается для меня сокрытой и нередко враждебной. Все это так ранит…

В мире – сплошная жестокость и невиданная концентрация страданий, о чем Высоцкий в одной из баллад пел с саркастической болью:

Не верь, старик, что мы за все в ответе,
Что где-то дети гибнут – те, не эти!
Чуть-чуть задуматься – хоть вниз с обрыва…
А жить-то надо, надо жить «красиво»!

(«Бегство мистера Мак-Кинли»)

Алкоголь, наркотики и духовный мир Высоцкого

Алкоголь и особенно наркотик, от которого в конце жизни страдал Высоцкий, расширяют сознание, человек как бы входит в другие измерения и, вернувшись оттуда на «серую» землю, мучительно ощущает, что ему на ней тесно и пусто. Это также множит тоску и печаль. Причем и «проклятая», и наркопрепараты полностью закрывают от человека пространство Бога, оставляя пути лишь в «черные дыры», на ристалище бесов, которые оказывают на своего гостя такой мозговой и душевный штурм, что человек после этого уже не принадлежит сам себе, его сознание ломается, трансформируется и перестает воспринимать всякое излучение Божественной благодати.

В конце жизни Высоцкого не раз посещал видимый только одному ему собеседник и досаждал поэту. О его появлениях говорил сам Высоцкий, с присущим ему юмором называя своего непрошеного гостя «чудаком», «экземплярчиком» и заявляя, что тот «порет ахинею». А какую ахинею мог нести бес? С теми, кто находится в наркотическом или алкогольном плену, у темного мира только один разговор – покончи жизнь самоубийством, выпрыгни из окна, перережь себе вены и т.д…

Однако Всеблагий Господь не попустил страшному визитеру торжествовать – Высоцкий умер тяжелой, но своей смертью, хотя и безжалостно укоротил себе жизнь поистине варварским отношением к своему здоровью. «Гробил» себя, чтобы больше продержаться на сцене перед аудиторией и принести ей радость. Вот такой печальный парадокс).

Вместе с тем Высоцкий был могучей личностью. После всех падений духовное сознание всегда милостью Божией возвращалось к нему. Но с каждым шагом не туда отношение к Богу у него тотчас делалось неким отчужденным и настороженным.

«Не простит», «все кончено», «будущее – беспросветно, впереди – вечные мучения»…

Эти и другие мысли создавали в поэте некую духовную замкнутость, внутренний пульсирующий надрыв, чувство безысходности и богооставленности. И вместе с тем таинственно-сладостное балансирование на краю бездны, испытание долготерпения Божия отнюдь не было чуждо поэту.

«Чую с гибельным восторгом – пропадаю, пропадаю…»
     («Кони привередливые»)

И – там же: 

Мы успели, в гости к Богу
не бывает опозданий,
Так что ж там ангелы поют
такими злыми голосами?..
Или это колокольчик
весь зашелся от рыданий?..
Или я кричу коням,
чтоб не несли так быстро сани?..                      

Голоса демонов (ибо только они – злы) Высоцкий «путает» с ангельскими неслучайно: в настроении песни – фатальность, безнадежность, отчаяние и горькое торжество субъективной уверенности в отсутствии милости у Бога. Чувствуется и некая сладостная гордость-истома, ошибочно принимаемая поэтом за человеческое достоинство, попытка разговаривать с Богом на равных и одновременно – вынужденное, недобровольное смирение.

Тут нет радости от грядущей встречи со Всевышним. Причина – сознание собственной греховности, понимание того, что все-таки не в гости мы идем на Небо, а для отчета во всех делах своих. Однако интуитивно ощущается и обида поэта за то, что никто его жутких страданий не видит, что все только осуждают и равнодушно отворачиваются. Все одинаково – как в раю, так и в земной юдоли…

И Бога никто не видел, и в мире правит зло, и жизнь угасает, и наступает царство смерти с мириадами теней, бесцельно бродящими по Шеолу…

И все-таки в рай

Господи, какое же счастье, что это не так и что Бог христиан есть Бог любви!.. И что впереди – жизнь, по сравнению с которой наше земное странствование – лишь слабый отблеск яркого дня, мутное зеркало с неясным отражением. «Не видело око, не слышало ухо и не всходило то на сердце человека, что приготовил Бог любящим Его». Так сказано в Писании. Так что проблема здесь – в одном. Надо уметь и хотеть любить Бога и ближнего… Вот тогда и будет желанное бессмертие и полнота жизни.

Когда поэт 25 июля 1980 года отошел ко Господу, он, смею полагать, полностью смог сам убедиться в этом – с третьего по девятый день после смерти, когда, по свидетельству Церкви, душа человеческая возносится к Творцу для поклонения Ему, и ей показываются дивные и светлые красоты рая…

Между тем в песне «О погибшем летчике» Владимир Высоцкий пишет о герое, который был сбит в бою и после этого взлетел в рай.

И что же? Опять все та же нерадостная картина:

Встретил летчика сухо
Райский аэродром,
Он садился на брюхо,
Но не ползал на нем…

Рай здесь – сухой, неприветливый. Этот образ – тоже явная проекция беспросветного окружающего мира на небо. Все – одно:

Зря пугают тем светом,
Тут с дубьем,
Там – с кнутом.
Врежут там – я на этом,
Врежут здесь – я на том…»
(«Был побег на рывок»).

То же и в «Песне о воздушном бое». После того как два друга-летчика, сбитые немецкими «мессерами», попадают в рай, они слышал обращенные к ним слова Архангела: «В раю будет туго». В ответ летчики просят у Бога разрешения записаться в ангельский полк. И тут же: «А если у вас истребителей много, // Пусть впишут в хранители нас…». Это – знакомые отголоски переживаний Высоцкого, которому кажется порой, что Бог прежде всего – Карающий Мститель и будет наказывать грешников, дабы уничтожить неверный род людской. Чего-чего, мол, а истребителей в горнем мире предостаточно, знаем… И в качестве щита – не покаяние, а гордость в камуфляже «человеческого достоинства», ярко выраженная в нежелании «ползать на брюхе» перед кем бы то ни было.

Оцените статью
afmedia.ru
Добавить комментарий